1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга - Страница 88

Наступил час, когда жильцы возвращаются с работы или учебы. Продолжай слежку, велел себе Усикава. Нравится тебе или нет. Прав ты при этом или неправ. Начатое дело нужно доводить до конца. Тем более, когда от этого зависит твоя жизнь. Хватит сидеть на дне ямы с никуда не ведущими мыслями в голове.

И он снова пристроился за камерой. За окном стемнело, над входом в подъезд загорелся свет. Видно, сработал таймер. Один за другим жильцы ныряли в подъезд, точно безымянные птицы, что возвращаются в свои убогие гнезда. Тэнго Каваны среди них не было. Но он должен появиться со дня на день. Не может же он до бесконечности торчать в больнице у отца. Наверняка к началу недели вернется в Токио, чтобы выйти на работу. Значит, появится не сегодня, так завтра. Усикава чуял это нутром.

Возможно, ты и правда скользкий червяк в грязи под придорожным булыжником, повторял он себе. Это ладно, это ты и сам признаешь. Но червяк ты способный и терпеливый. От цели своей так просто не отказываешься. Была бы зацепка — до Истины доберешься. И будешь ползти хоть по отвесной стене, пока не доползешь, куда нужно. Только для этого придется заморозить себя изнутри. Именно холод в сердце тебе сейчас нужен как воздух.

Усикава размял руки перед камерой. Все пальцы работали как положено.

Да, сказал он себе, обычные люди могут много такого, чего тебе не дано. Увы, это так. Сажем, играть в теннис или кататься на лыжах. Работать в фирме или жить счастливо со своей семьей. Но, с другой стороны, ведь и ты можешь делать то, что не может никто другой. Совсем не многое — зато очень здорово. Не ради аплодисментов или подачек от публики. Вот и покажи людям свое настоящее мастерство.

В полдесятого Усикава решил работу закончить. Вывалил из консервной банки в кастрюлю куриный суп, разогрел на плитке и съел до последней капли вместе с парой французских булочек. Сжевал одно яблоко с кожурой. Сходил в туалет, справил нужду, почистил зубы. Вернулся в комнату, расстелил на полу спальник, влез туда в одном нижнем белье. И, задернув до самого горла молнию, стал похож на огромного толстого червяка.

Так закончился еще один день Усикавы. Никакого улова он не принес. Ну разве что убедил Усикаву в том, что Фукаэри действительно ушла с вещами и сюда уже не вернется. Куда ушла, он не знает. Куда-то. Лежа в спальнике, Усикава помотал головой. Это его уже не касается. Вскоре тело немного согрелось, сознание отключилось, и он провалился в глубокий сон. А маленький кристаллик льда уже разрастался заново в самых недрах его души.

На следующий день ничего примечательного не случилось. До субботы оставалось еще двое суток. За окном было тепло и безветренно — так же, как и вчера. Многие жильцы дома спали чуть ли не до обеда. Все утро Усикава просидел у подоконника, слушая на малой громкости радио — новости «Эн-эйч-кей», дорожную сводку, прогноз погоды и так далее.

Ближе к десяти прилетела большая ворона и уселась на безлюдном крыльце. Бдительно огляделась, несколько раз кивнула. Ее толстый огромный клюв так и ходил вверх-вниз, а иссиня-черные крылья блестели на солнце. Но тут, как всегда, прикатил почтальон на маленьком красном мотоцикле. Неохотно расправив крылья, ворона взлетела, отрывисто каркнула и куда-то исчезла. Почтальон распихал почту по ящикам и уехал, а крыльцо оккупировала стайка воробьев. Погалдев у подъезда, птахи быстро смекнули, что поживиться тут нечем, и улетели прочь. На их месте возник полосатый кот с антиблошиным ошейником. Видно, из соседнего дома — Усикава видел его впервые. Кот окропил жухлый газон, понюхал помеченное место. То ли чего-то не одобрив, то ли просто от скуки он недовольно подергал усами, задрал хвост кочергой и скрылся за ближайшим углом.

С утра до полудня из дома вышло лишь несколько человек. Судя по виду, все они отправлялись либо в гости, либо за покупками в ближайшие магазины. Каждого из них Усикава давно уже знал в лицо. Хотя о чем эти люди думают и чем живут, его совершенно не интересовало. И даже представлять не хотелось.

Жизни ваши наверняка имеют для вас некий смысл, рассуждал он. И это понятно. Только мне это все до лампочки. Для меня вы — лишь бумажные фигурки людей, мелькающие перед картонными декорациями. Лично мне нужно от вас лишь одно: чтобы вы не мешали мне работать. А потому оставайтесь-ка бумажными и дальше.

— Вот так-то, госпожа Большая Груша! — обращался он в камеру к выходящей из дома женщине средних лет с отвислым задом, похожим на грушу. — Вы сделаны из бумаги. На самом деле вас нет. Вы не знали? Хотя, конечно, для бумажного человечка у вас слишком толстая задница.

Но чем дольше он рассуждал в таком ключе, тем бессмысленней и незначительнее казались ему и сам окружающий пейзаж, и то, что на его фоне происходит. Так, может, никакого пейзажа и нет? Может, это мир бумажных человечков водит меня за нос? От подобных мыслей Усикаве стало неуютно. Видимо, он слишком долго просидел один в пустой квартире, продолжая идиотскую слежку. Тут у любого поедет крыша. Пожалуй, нужно стремиться все мысли проговаривать вслух.

— Доброе утро, господин Длинноухий! — поздоровался он в окошко видоискателя с высоким худым стариком, чьи уши торчали из-под седой шевелюры, точно рога. — На прогулку собрались? Дело хорошее, здоровье у нас одно. Вот и погода чудесная, счастливо вам погулять. С каким удовольствием я и сам бы сейчас распрямил руки-ноги да прогулялся, никуда не спеша. Увы! Я должен сидеть здесь, согнувшись в три погибели, и дни напролет стеречь крыльцо вашей убогой трехэтажки.

Длинноухий же — в кардигане и шерстяных брюках — вел на поводке белошерстого пса, точную копию хозяина. Судя по гордой осанке, старику было совершенно плевать на то, что держать собак в этом доме не разрешают. Когда он скрылся из виду, Усикаву охватило отчаяние. Что, если эта проклятая слежка не кончится ничем? Может, мой звериный нюх не стоит ломаного гроша, и я только зря потеряю еще кучу времени в пустой квартире? Может, в итоге я просто сойду с ума на дне этой ямы, и пробегающие мимо школьники будут останавливаться и гладить мою лысину, как голову святого Дзидзо?