— Господин Кодзу, — продолжал голос за дверью. — Все владельцы телевизоров должны платить абонентскую плату. Таков закон. Конечно, многие говорят: «Я не смотрю „Эн-эйч-кей“, поэтому платить не буду». Но подобная логика несостоятельна. Если у вас есть телевизор, надо платить — неважно, смотрите вы его или нет.
Обычный сборщик взносов из «Эн-эйч-кей», с облегчением подумал Усикава. Пускай себе мелет, что ему вздумается. Если не обращать на него внимания, сам уйдет. Но с чего это он так уверен, что в квартире кто-то есть? Усикава вернулся сюда час назад и с тех пор наружу не выходил. Не шумел, штор не открывал…
— Господин Кодзу, я твердо знаю, что вы дома, — будто прочел его мысли человек за дверью. — Наверно, вы удивляетесь, откуда. Но я знаю все, можете не сомневаться. Просто вы не хотите платить, потому и затаились, как мышка. Вы же у меня как на ладони!
И он снова забарабанил в дверь. И стучал очень долго, лишь иногда выдерживая короткие паузы; так трубач духового оркестра набирает в грудь воздуху, прежде чем снова заиграть в том же ритме.
— Господин Кодзу, я все понял. Вы решили сделать вид, что ничего не знаете. Ладно. Сегодня я уйду. У меня еще много работы в других местах. Но я еще вернусь. Говорю вам чистую правду. Если сказал, что приду, значит, приду обязательно. Смею вас уверить: я не совсем обычный сборщик взносов за «Эн-эйч-кей». Пока не получу то, что должен, не успокоюсь. Потому что таков закон. Неизбежный, как фазы луны в небесах. Неотвратимый, как смерть любого человека. Вот и вам от него не отвертеться.
Сказав так, он надолго умолк. Но едва Усикава решил, что непрошеный гость ушел, тот заговорил снова:
— В ближайшее время я снова приду, господин Кодзу. Ждите меня с нетерпением. Я постучусь неожиданно. Услышите «тук-тук» — знайте: это я.
Больше он не стучал. Прислушавшись, Усикава вроде бы различил, как удаляются чьи-то шаги. Он быстро переполз к фотоаппарату и стал наблюдать за крыльцом через щель между шторами. По идее, сборщик взносов должен скоро закончить свой обход и выйди на улицу. Нужно проверить, что это за тип. Если действительно служащий «Эн-эйч-кей», на нем должна быть служебная форма. А если нет? Может, кто-то притворяется сборщиком взносов, только чтобы Усикава открыл ему? В любом случае, это должен быть человек, которого он еще здесь не видел. Сжимая пульт в правой руке, Усикава ждал, когда из подъезда выйдет кто-нибудь незнакомый, чтобы тут же нажать на кнопку.
Минуло полчаса, но из дома никто не вышел. Наконец появилась женщина лет сорока пяти, которую Усикава уже наблюдал не раз, села на велосипед и куда-то уехала. Эту жиличку Усикава называл про себя «Женщина Без Шеи», поскольку из-за тройного подбородка шеи у нее практически не было. Еще через полчаса Женщина Без Шеи вернулась; корзина ее велосипеда была забита пакетами из супермаркета. Поставив велосипед на стоянку, она в обнимку с пакетами вошла в подъезд. Затем вернулся из школы первоклашка. Его Усикава окрестил Лисенком, потому что глаза у парнишки ближе к вискам были чуть поддернуты кверху. Но никого похожего на сборщика взносов из «Эн-эйч-кей» на крыльце так и не показалось. Усикава не понимал, что происходит. Выход из этого дома только один. И Усикава не отвел от него взгляда ни на секунду. Если энэйчкеевец не выходил — значит, он все еще в доме?
Забыв об усталости, Усикава следил за подъездом долго и пристально. Не отвлекался даже по малой нужде. Когда стемнело, над выходом из подъезда загорелась лампа. Но сборщик взносов не выходил. В седьмом часу вечера Усикава сдался, отправился в туалет и помочился. Определенно, этот тип еще в доме. Зачем — логикой не постичь. Но похоже, он решил остаться в здании на ночь.
Морозный ветер пронзительно завывал между обледеневшими проводами за окном. Усикава включил обогреватель, закурил. И задумался о загадочном «сборщике взносов». Отчего этот тип говорил так дерзко и вызывающе? Откуда его уверенность в том, что в квартире кто-то есть? Почему он так долго не выходит из дома? И если не вышел до сих пор — где он сейчас?
Оторвавшись от фотоаппарата, Усикава сел на пол, оперся спиной о стену и уставился на оранжевую спираль обогревателя.
Звонок телефона раздается в субботу. В очень ветреную субботу, часов в восемь вечера. Аомамэ сидит на балконе в куртке-пуховике, укутав ноги пледом, и сквозь прутья балконной решетки наблюдает за детской горкой в свете фонаря. Руки держит под пледом, чтобы не коченели. Безлюдная горка напоминала скелет исполинской рептилии, вымершей в ледниковый период.
Может, так долго сидеть на вечернем холоде вредно для Кровиночки? — думает Аомамэ. — Или такой слабый, как сейчас, еще не опасен? Ведь даже если мое тело мерзнет снаружи, околоплодные воды — точно так же, как кровь, — сохраняют тепло. Да и в мире, увы, полным-полно мест куда холодней и опаснее — никакого сравнения с этим уютным балконом. Но даже там женщины покорно рожают детей. А этот холод я должна превозмочь, чтобы встретиться с Тэнго.
Две луны — одна большая и желтая, другая поменьше и зеленоватая — висят, как всегда, бок о бок в зимнем небе, где то и дело кружат и уносятся вихрем снежные хлопья разных форм и размеров. Белые, густые, четко очерченные, эти хлопья похожи на ледовую крошку, ползущую по реке к морю в пору весеннего паводка. А если долго глядеть на вечерние облака, что несутся непонятно откуда и неведомо куда, начинает казаться, будто и тебя саму уносит куда-то на край света. В настоящую Арктику разума. Где дальше на север уже нет ничего. Только Хаос и Великое My.