1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга - Страница 54

Казалось, воздух в палате чуть заметно сгустился. Сквозь распахнутое окно снаружи не доносилось ни звука. Лишь иногда, словно вспомнив о чем-то, принимались щебетать воробьи.

— Сейчас в моей токийской квартире живет девушка. Мы не любовники. Просто по некоторым причинам ей понадобилось убежище, и я предложил ей какое-то время пожить у меня. Так вот, она очень подробно рассказала мне по телефону о сборщике взносов из «Эн-эйч-кей», который приходил несколько дней назад. О том, как именно он стучал, что при этом выкрикивал и так далее. Я поразился: этот тип держался абсолютно так же, как когда-то вел себя ты, мой отец. Та же манера давить на людей. Те же выражения, которые я всю жизнь хотел забыть — и не мог. И я понял: а ведь это, скорее всего, ты и есть. Или я ошибаюсь?

Тишина затопила палату. На лице старика не дрогнуло ни ресницы.

— Я хочу одного: чтобы ты больше не стучал в мою дверь. Телевизора у меня нет. А те дни, когда мы с тобой шатались по городу, собирая взносы, остались в далеком прошлом. Об этом мы с тобой уже договорились однажды. В присутствии моей классной — не помню, как звали. Низенькая, в очках. Ты ведь помнишь, правда? Вот почему я желаю, чтобы ты перестал стучать в мою дверь. И не только в мою. Ты больше не работаешь в «Эн-эйч-кей» и не имеешь права запугивать этим людей.

Поднявшись со стула, Тэнго подошел к окну и снова окинул взглядом пейзаж. По дорожке от сосновой рощи к лечебнице шел, опираясь на палку, старик в толстом свитере. Наверное, просто гулял. Седой, невысокий, с гордой осанкой. Но двигался так неуверенно, словно с трудом, шаг за шагом вспоминал, как это делается. Стоя у окна, Тэнго провожал старика глазами. Медленно-медленно тот пересек двор лечебницы и, свернув за угол, исчез из виду. Куда бы он ни направился дальше — до конца пути уже вряд ли вспомнит, как надо двигать ногами. Тэнго повернулся к отцу.

— Я ни в чем тебя не обвиняю… Ты волен засылать свое сознание куда угодно. Это твоя жизнь и твое сознание. Только ты сам решаешь, что правильно, что нет, никто тебе не указ. И не мне тебя обвинять. Но ты больше не работаешь сборщиком взносов из «Эн-эйч-кей». Хватит играть в него. Это ни от чего тебя не спасет.

Опершись о край подоконника, Тэнго поискал в пустоте палаты нужные слова.

— Я не знаю, как складывалась твоя жизнь, чему ты радовался, от чего грустил. Но если ты недоволен своей жизнью, негоже ломиться в чужие дома и портить жизнь окружающим. Даже если это лучшее, что ты умеешь.

Выдержав паузу, Тэнго посмотрел на больного.

— Не стучи больше в чужие двери, отец. Это единственное, о чем я тебя прошу. Мне пора уезжать. Пока ты лежал без сознания, я каждый день приходил сюда, говорил с тобой, читал тебе. И, по крайней мере, мы с тобой наконец помирились. Это случилось взаправду здесь, в реальности этого мира. Может, тебе не понравится, но я постараюсь вернуться в этот город еще раз. Ведь именно здесь обитаешь ты.

Он перекинул сумку через плечо.

— Ну, я пошел.

Отец не ответил ни слова, даже не шелохнулся, и глаза его оставались закрытыми. Все как всегда. Но внезапно Тэнго почудилось, будто старик о чем-то задумался. Затаив дыхание, сын глядел на отца, не отрываясь. Может, хотя бы теперь папаша откроет глаза и проснется? Но этого не случилось.

Медсестра с паучьими конечностями все еще сидела за конторкой. На груди — табличка с фамилией «Тамаки».

— Возвращаюсь в Токио, — сообщил Тэнго сестре Тамаки.

— Как жаль, что ваш отец не пришел в себя, пока вы здесь были, — сказала медсестра, словно утешая его. — Но я даже не сомневаюсь: он очень рад, что вы пробыли с ним так долго.

Что на это ответить, Тэнго не представлял.

— Передайте всем медсестрам мою благодарность. Я вам очень обязан.

Он так и не встретился с сестрой Тамурой — той, что носит очки. И с пышногрудой сестрой Оомурой, что втыкает в волосы ручку. Ему стало грустно. Они отличные медсестры и прекрасно к нему относились. Но, может, оно и к лучшему, если он уже не увидится с ними. Все-таки из Кошачьего города нужно убегать в одиночку.

Отъезжая от станции Тикура, Тэнго вспоминал ночь, проведенную с Куми Адати. Неужели это было только вчера? Аляповатая лампа с цветастым абажуром, неудобное «кресло для влюбленных», взрывы смеха из телевизора за стеной. Уханье филина в лесу, дым гашиша, футболка со смайликом. Ежик густых волос на ее лобке щекочет ему бедро… Казалось, прошедшая ночь случилась очень давно. Или недавно? Сознание отказывалось понимать, когда именно. Само это событие словно качалась на чаше весов, что никак не могли успокоиться.

Вздрогнув, Тэнго с тревогой огляделся. Настоящая ли это реальность? Или он снова ошибся — и въезжает в очередной «мир иной»? Он спросил у сидевшего рядом пассажира, прибывает ли этот поезд в Татэяму. Все в порядке, ошибки нет. В Татэяме он пересядет в токийский экспресс. А пока едет вдоль побережья — все дальше и дальше от Кошачьего города.

В экспрессе его почти сразу настиг долгожданный сон. Вдруг почудилось, будто он разучился ходить и, запнувшись, свалился в бездонную черную яму. Веки закрылись сами, сознание отключилось. А когда он проснулся, поезд уже проезжал Макухари. В вагоне было свежо, но спина и подмышки Тэнго взмокли от пота. Во рту стоял неприятный привкус. Затхлый, как воздух, которым он надышался в отцовской палате. Тэнго достал из кармана мятную жвачку и сунул в рот.

В Кошачий город я больше не ездок, думал он. По крайней мере, пока отец еще жив. Хотя, конечно, в этом мире ни в чем нельзя быть уверенным на сто процентов. Но где-где, а в том приморском городишке мне уж точно больше делать нечего.